Дивильковские

В истории отношений между СССР и США на ее заключительном этапе имел место эпизод, по существу означавший сдачу тогдашним кремлевским руководством позиций на главном направлении «холодной войны» — в области идей и принципов. Тем самым была поставлена точка во всем семидесятилетнем противостоянии «первого государства рабочих и крестьян» капиталистическому миру. Мне пришлось в качестве консультанта Международного отдела ЦК КПСС быть свидетелем и в какой-то мере участником событий.[*]

 

Завязка эпизода относится к концу 1987 г. Горбачевская «перестройка» выходила на новые рубежи. В ЦК и Совете министров СССР еще велись разговоры о реформах в целях всестороннего совершенствования социализма, но модным уже становилось слово «рынок». В передовицах газет, вузовских программах и школьных учебниках, в сознании миллионов граждан мир еще делился на «своих» и «чужих», империализм был империализмом и средоточием зла, социализм — самым прогрессивным строем в мире, но уже в кабинетах А.Н. Яковлева и других «прорабов перестройки» одобрительно кивали головами, внимая тому, как столичные «завлабы» и шустрые журналисты все более дерзко «посягали на основы» и поносили собственный исторический опыт Советского Союза. Не за горами была XIX партконференция, на которой руководство КПСС в лице М.С. Горбачева заговорило о смене политической надстройки в СССР, готовя фактическое самоустранение партии от власти.

 

В голове генсека и в недрах его ближайшего окружения созревало ощущение желательности и возможности повести Советский Союз «по пути всех цивилизованных стран», «войти в семью государств с саморегулируемой экономикой и демократическим строем», отказавшись, ради манны небесной, ожидавшей, якобы, там всех нас (и их самих, разумеется, в первую очередь), от марксизма-ленинизма и социалистического выбора. Помощник и «спичрайтер» М.С. Горбачева Анатолий Черняев, налету хватавший мысли «шефа», в своем «Дневнике» записал 28 октября 1988 года: «…ощущаешь, что мы уже вступаем в новый мир, в котором не классовая борьба, и не идеология, и вообще не противоположности и враждебность определяют…, а берет верх что-то общечеловеческое».

 

«Ощущения» эти были, по-моему, ничем иным, как выражением вырвавшейся на свободу обывательской, мелкобуржуазной сущности части партийной «элиты». В силу своей теоретической неподготовленности и политической недальновидности «общечеловеки» не поняли — в отличие, скажем, от китайских лидеров, — что достоинства рынка можно и нужно было сочетать с преимуществами советского строя и правдой марксизма-ленинизма и что выбранный ими девиз «разрушим до основания, а затем…» вел к национальной катастрофе.

 

В контексте горбачевско-яковлевского «нового политического мышления», наряду с ломкой всего и вся внутри своей страны, назревала также коренная перестройка отношений с ведущими западными государствами, в первую очередь, США. В них М.С. Горбачев и ему подобные уже видели образец для подражания и союзника в проведении «реформ» — своего рода «покровителя-сюзерена».

 

Традиционно, пока Советский Союз и Соединенные Штаты выступали как два антипода, в советско-американских отношениях на первом плане находились проблемы контроля над вооружениями и горячие точки планеты («региональные конфликты»), а уже потом — все остальное. Теперь, когда в Кремле и на Старой площади стали подумывать о «возвращении в мировую цивилизацию», в центр дискуссий, к удовольствию американской стороны, все больше выдвигались вопросы «перестройки» и «демократизации» в СССР, т.е. наши, казалось бы, сугубо внутренние дела.

 

Фактически под этим углом зрения стали рассматриваться и проблемы экономического взаимодействия СССР с США, подспудно трансформировавшегося во «взаимодействие ученика с мастером», а также «социально-гуманитарная тематика», в рамках которой Вашингтон тоже пытался выступать в роли ментора, строго поучающего нас, как соблюдать «права человека».

 

И, наконец, дошла очередь до «святая святых»: Михаил Сергеевич «ощутил потребность» включить в контекст советско-американского диалога вопросы информационно-пропагандистской, культурно-воспитательной и образовательной — во всех случаях непосредственно связанной с идеологией, деятельности двух стран. Во время советско-американской встречи в верхах в Вашингтоне в декабре 1987 г. на одном из рабочих завтраков присутствовали два «главных идеолога» — А.Н. Яковлев с нашей стороны (он «вел» в ЦК все идеологические и международные отделы) и директор Информационного агентства США (ЮСИА) Чарльз Уик — с американской. Горбачев, между яичницей и кофе, предложил им «обсудить идею проведения двусторонних встреч с участием с обеих сторон представителей радио, телевидения, книжных издательств, системы образования и т.д.». На таких встречах, дескать, следовало бы рассмотреть «существующие противоречия и непонимание» в соответствующих областях деятельности.

 

Для американской стороны, и в особенности для руководства ЮСИА, чьей главной целью всегда было вести, пробиваясь через «железный занавес», пропаганду на СССР и «страны-сателлиты», это должно было показаться звездным часом — осуществлением самых дерзких мечтаний: ненавистный «занавес» распахивался сам собой; радиостанции «Свобода», «Свободная Европа» и «Голос Америки», десятилетиями почти в одиночку и порой вслепую «разрыхлявшие идеологическую почву» в Советском Союзе и государствах Восточной Европы, могли получить корректировку и солидное подкрепление в своих усилиях по воздействию на массовое сознание населения этих стран. Более того, в горбачевском предложении только слепой и глухой мог не различить приглашения к критике и намека на готовность к пересмотру установок и приоритетов, лежавших в основе советской внутренней и внешней пропаганды, т.е., по существу, наших фундаментальных духовных ценностей. Речь могла пойти, ни больше ни меньше, о ликвидации (или для начала хотя бы «реконструкции») идеологического и нравственного фундамента сооружения, именовавшегося «СССР»…

 

Чарльз Уик вцепился в эту идею бульдожьей мертвой хваткой. В то время как в Москве, по обыкновению, «тянули резину», он забросал своих советских партнеров письмами, в которых с откровенным раздражением и нажимом на грани грубости торопил их действия по реализации инициативы Горбачева. Давлению в этом плане со стороны американского «министра пропаганды» в те дни подверглись сам Яковлев, посол СССР в США Дубинин, министр культуры СССР Захаров, председатель Госкомитета СССР по кинематографии Камшалов…

 

Московским чиновникам приходилось торопиться: директор ЮСИА подчеркивал, что «дальнейшее затягивание даст повод усомниться в выраженной советской стороной заинтересованности в улучшении связей между нашими обществами».

 

После принятия в ЦК КПСС соответствующего постановления была сформирована делегация для ведения советско-американских «двусторонних переговоров по вопросам информации». Делегацию возглавил Валентин Михайлович Фалин, в ту пору — председатель правления Агентства печати "Новости". В состав делегации вошли представители (в основном, на уровне зам. руководителей) всех ведущих СМИ и пропагандистско-идеологических ведомств СССР: министерства культуры, Госкомитетов по делам издательств и кино, газет «Правда» и «Известия», ТАСС, АПН, Гостелерадио, отдела пропаганды и международного отдела ЦК КПСС, МИД СССР, а также несколько представителей от национальных республик (Гостелерадио Украинской и Литовской ССР, центральных газет Латвийской и Эстонской ССР). Одним словом, представительная получилась делегация.

 

Переговоры проходили в Вашингтоне 20-22 апреля 1988 г. (второй тур — в Москве в сентябре того же года). С американской стороны в них участвовали Чарльз Уик, несколько его заместителей и других высокопоставленных сотрудников ЮСИА, председатель Федеральной комиссии связи США, директор Совета международного радиовещания США, директор радиостанции «Голос Америки», представители Госдепартамента и Совета национальной безопасности США, а также высокопоставленные сотрудники ряда частных американских теле-, радио- и кинокомпаний, газет и книгоиздательств.

 

Работа, наряду с пленарными заседаниями, велась в «группах по интересам», — отдельно заседали представители печати, телевидения и радио, кино, книгоиздательств, а также участники «межправительственных контактов». Мне как представителю международного отдела ЦК КПСС, вообще-то, «не отвечавшего» за информационно-пропагандистскую работу, но интересовавшегося всем существенным в области советско-американских отношений, В.М. Фалин предоставил возможность посещать заседания любой из групп. Я, естественно, предпочел присутствовать на заседаниях «межправительственной» группы, где пикировались и договаривались между собой главным образом Фалин и Уик.

 

Итоги работы по остальным группам докладывались на пленарных заседаниях, так что можно было составить достаточно полное представление обо всем, что говорилось и о чем договорились на этом первом «совместном идеологическом мероприятии» Москвы и Вашингтона.

 

Хотя инициатива проведения встречи исходила от нас (а точнее, именно в силу этого), американская делегация вела себя на переговорах «по-хозяйски» — наступательно, жестко и требовательно. Советские же «парламентеры» занимали практически по всем вопросам оборонительные позиции, отступали и уступали.

 

По другому и не могло быть в условиях «нового мышления» и «гласности», провозглашенных в СССР. Наша делегация фактически была повязана обязательством изменить существовавшую у нас в государстве практику массовой информации и пропаганды, приведя ее в соответствие с «новыми установками» Кремля и Старой площади, все больше ориентировавшихся на «западный опыт»; она и приехала-то, строго говоря, для того, чтобы передать Вашингтону соответствующий «сигнал»; американцы же, сразу заявив о «поддержке и одобрении нового мышления и гласности в СССР», со своей стороны, никаких обязательств о «самоусовершенствовании» на себя, разумеется, не брали. Вместо этого они присвоили себе право быть «проверяющими», — насколько наши слова и дела будут соответствовать заявлениям советского лидера.

 

Делегаты США не стеснялись вновь и вновь использовать формулу шантажа, к которой Чарльз Уик прибег ранее, добиваясь от Москвы скорейшей реализации «информационной инициативы» Горбачева: «Если вы не согласитесь на то-то и то-то, значит, вы мыслите «по-старому» и не искренни в намерении улучшать советско-американские отношения, о чем постоянно твердит ваш лидер».

 

Используя эти нехитрые приемы, США на переговорах вели наступление на советские позиции по следующим основным направлениям:

 

«Прекращение советской дезинформации». От нас требовали отказа от пропагандистского использования (в том числе по линии спецслужб) любой информации неблагоприятного для США свойства, которую американское военно-политическое руководство сочло бы «не соответствующей действительности».

 

В ответ советская сторона, довольно, впрочем, вяло и без энтузиазма, выдвинула встречные претензии к США, обвиняя их, в частности, в пропагандистской поддержке «диссидентского движения» у нас в стране, т.е. вмешательстве в наши внутренние дела. В этом контексте были высказаны вполне основательные обиды по поводу вещания радиостанций «Свобода» (РС) и «Свободная Европа» (РСЕ) соответственно на СССР и восточноевропейские страны. Однако главный упор был сделан на «необходимость взаимного отказа от создания образа врага», подразумевая наше «самоограничение» в критике США во имя «нового мышления» и улучшения советско-американских отношений.

 

Готовность советской стороны к «смягчению критической тональности» в подаче американской политики и действительности неоднократно подчеркивалась также нашими призывами к «взаимному преодолению пропагандистских стереотипов» и «исключению полемики и риторики из наших отношений». Дело дошло до заверений руководителя нашей делегации в том, что «мы, в СССР, учимся познанию США» (как будто все знания об этой стране, накопленные советскими учеными, политиками и гражданами за предыдущие семьдесят лет, оказались теперь не заслуживающим внимания хламом).

 

В конце концов, договорились в общей форме «избегать действий, которые другая сторона могла бы рассматривать в качестве дезинформации», а также заняться созданием рабочих органов для предотвращения в будущем подобных действий. Реальным итогом дискуссии стали, однако, не эти договоренности, а то, что до сведения американской стороны было доведено желание советского руководства «исправлять в конструктивном духе» подачу в СССР информации об Америке.